Анатолий Радов - На поверхности (Сборник рассказов) [СИ]
Я помню, как Джек напряженно, на ломаном русском произнес:
— Здесь что-то не так, капитан. Ей-богу не так.
Я и сам почувствовал, что не так. Но надо было делать свою работу. Надо было приниматься за исследование планеты.
Около часа мы потратили на изучение местной атмосферы. Ни черта необычного. Почти как Земная. Пару часов монтировали оборудование для бурения. А потом… а потом, до самого захода Бетельгейзе, мы просидели, глядя, как идиоты, на мониторы компьютеров. Все компьютеры абсолютно серьезно показывали, что бура под поверхностью нет.
Но мы своими глазами видели, как бур уходит в поверхность! А по всем показаниям, там, под поверхностью, его не было.
В попытках понять данную странность, мы здорово пополомали мозги. К вечеру они, видимо исчерпав свой потенциал, отказались понимать что-либо вообще. Тогда мы бросили все к чертовой матери и решили поужинать. Джек сбегал в корабль за тюбиками со жратвой, которые мы не полностью опустошили утром, когда изучали атмосферу, и устроившись поудобней на гладкой поверхности, мы собрались с горя объесться.
И вот тут я испугался. Да и Джек, я думаю, тоже. В тюбиках ничего не было. Они были абсолютно пустыми! Я не знаю, как Джеку, но мне в голову сразу пришла, с одной стороны идиотская, а с другой стороны, достаточно обоснованная и пугающая мысль. Я резко обернулся в сторону корабля. Поздно! Джек закрыл люк.
И вот он со вчерашнего вечера безучастно лежит в одних джинсах возле корабля и отрешенно смотрит в небо. Со мною не разговаривает, считая, что он того не достоин. Что это из-за него мы попали в такую заварушку. И если бы его не дернуло закрыть люк, который оставался открытым с самого приземления…
Я пытался его убедить, что это не так. Что он ни в чем не виноват. Что если бы он не закрыл люк теперь, нам бы все равно пришлось его закрывать при отлете. Но Джек ничего не хочет слушать. Он закрывает уши руками. А на этой планете это ой-как опасно.
Поэтому я уже часа два не беспокою его, а плюнув на бур, молча сижу и пишу эту записку. Конечно, данное занятие довольно глупое, но ведь надо чем-то заниматься, хотя бы для того, чтобы не сойти с ума. И я уже подумываю, а не положить ли мне ее в герметичный контейнер? Ха-ха.
Здесь вот какая петрушка-то. Хотя, конечно, это всего лишь версия, но мне думается (да и Джеку тоже), что здешняя атмосфера то ли боится герметически закрытых пространств, то ли просто недолюбливает сложно организованную материю. Вот поэтому я думаю, а не живая ли она? Хотя, это к делу не относится. А относится вот что. Как только пространство, в которое проникла местная атмосфера, полностью герметизируется, все, что находилось внутри, исчезает. Словно распадается на атомы. Или куда-то переносится. На какую-нибудь мусорку на краю Вселенной. Ха — ха. Звучит, конечно, глупо, но я, черт возьми, не знаю, как сказать об этом не глупо. Да и вообще не уверен, правильно ли мы с Джеком все поняли?
Но я своими глазами видел — когда мы открыли люк корабля, внутри ничего не было. И знаете, что я думаю?
Если мы когда-нибудь выберемся отсюда, я с большим удовольствием набью морды всем уродам ученым, которые что-то там вякают про общие правила для всей галактики.
А если не выберемся… Хм, да отсюда просто невозможно выбраться!
Что ж. Смерти от жажды я предпочту другую.
Закрою глаза, уши, ноздри…
Гадина
Журнал «Супертриллер», апрель 2008
Бабка, а вернее прапрабабка, сидела на ветхом, казалось сто лет некрашеном крылечке, такого же, как она старого дома, подстелив под себя коврик из лоскутков, и наблюдала за незамысловатой игрой пятилетнего праправнука. Вчера приезжала его мать, ее правнучка, и оставила мальчугана у нее на все лето.
— У меня появилась хорошая работа, — сказала она. — И мне не с кем оставить Сашеньку.
Она еще долго рассказывала, как год назад ее бросил муж. Как она год прожила в нищете, без работы. И вот, наконец-то, ей немного повезло. Она нашла хорошую работу. Конечно, работа отнимает много времени, но зато перспективная.
— Когда я встану на ноги, — говорила она вчера вдохновенно, — Я заберу Сашеньку. И вас заберу к себе.
— Как же, — думала бабка. — Если ты привезла дитя к столетней старухе, значит, что-то тут не так.
По лицу правнучки бабка догадалась, что та пьет. Или еще что похуже. Вот уже больше двадцати лет никто из родных не навещал ее. Последний раз, лет двадцать пять назад, приезжал к ней один из внуков со своей женой и маленьким ребенком. Бабка хотела спросить правнучку — чья она? Но передумала. Вдруг спугнет и нерадивая мамаша заберет малыша. А такого подарка судьбы больше не будет. Тем более, что подошло время.
Правнучка побыла всего час и уехала. Ни денег, ни сменных вещей она не оставила, а бабка и не спросила — почему? Зачем? И так все было понятно.
Непонятно было одно. Почему ей так неожиданно повезло?
Бабке было уже сто шесть лет, и время подошло. Она вспомнила то лето, когда ей было семьдесят шесть. Тогда ей тоже повезло, и времени пришлось отодвинуться.
Саша ковырялся в земле, извлекая из пыли камешки. Некоторые из них он разбивал большим камнем и потом подолгу рассматривал места сколов. В селе почти не было его сверстников. Большинство молодых семей давным-давно перебрались в город, да бабка и не позволила бы ему ни с кем знакомиться. Ей это было не нужно. Поэтому весь день Саша ковырялся во дворе, иногда искоса поглядывая на сидящую на крыльце бабку. Бабка же почти не сводила с него взгляда. В ее голове крутилась только одна мысль.
— Почему же мне так повезло?
День пролетел, как всегда, незаметно, схожий этим с самой жизнью. Стало быстро темнеть.
— Саша, пора ужинать и спать, — позвала бабка мальчика, поднялась и взяла в руку коврик.
Мальчик перестал ковыряться, положил на землю горстку расколотых камешков и молча пошел к дому. За то время, которое он находился здесь, он не произнес ни слова, и бабка уже начала думать, а не немой ли он? Или может, не умеет разговаривать? Это было хорошо.
— Но кричать-то он умеет, — одергивала она себя.
Ужин был незамысловатый. Яичница и молоко с хлебом. Пока бабка готовила яичницу, Саша помыл руки и теперь молча сидел за столом, сосредоточенно глядя на свои сандалики.
Бабка привыкла питаться скудно. Живности она не держала. К чему? Она была счастлива уже тем, что имеет возможность жить. Раз в два дня она ходила к соседям справа — покупала у них яйца и молоко. Те держали и курей, и коров. И еще, раз в два дня, соседи покупали для нее в сельском магазине четыре булки хлеба. За все это она расплачивалась в начале каждого месяца, когда ей приносили пенсию. Зачем ей нужно столько хлеба, соседи не спрашивали, а бабка сама и не рассказывала.
